Мы освещаем новости культуры Узбекистана: театр, кино, музыка, история, литература, просвещение и многое другое. |
|
|
30.03.2015 / 15:44:55
Режиссер Владимир Шапиро представил ташкентской публике спектакль "Чехов. Осень. Сцены"Пьеса Антона Павловича Чехова «Дядя Ваня» с подзаголовком «Сцены из деревенской жизни в четырёх действиях» впервые была поставлена на театральных подмостках 27 декабря 1889 года в московском театре М. М. Абрамовой. С тех пор пьеса Чехова многократно ставилась на подмостках русских, советских и зарубежных театров, была успешно экранизирована в России, США, Франции, Великобритании, Швеции. Югославии, Германии. Новое её прочтение представил коллектив Академического русского драматического театра Узбекистана в спектакле в двух действиях «Чехов. Осень. Сцены» 27 марта 2015 года. Премьера сразу стала заметным событием в театральной жизни узбекской столицы и предметом многочисленных споров взыскательных зрителей. В фойе и на выходе из театра они долго обсуждали: насколько точно режиссёру-постановщику Владимиру Шапиро удалось показать внутреннюю, без фанфар, борьбу обычных персонажей за жизнь в условиях «утраченных иллюзий» молодости, когда жизнь уже на исходе , но надо дожить красиво и достойно в свете осознания духовного бытия. Он по своему трактует «Дядю Ваню» , одну из самых известных и популярных пьес А.П. Чехова. По его мнению спектакль открывает новые возможности сценического воплощения классики в современном театре, являясь образцом подлинного русского психологического театра.
Действие происходит в конце 19 века в начале осени, в сентябре, в усадьбе отставного профессора Александра Владимировича Серебрякова. Здесь в загородной усадьбе отставной профессор, не имея возможности позволить себе иметь достойную городскую квартиру, временно вынужден пребывать, невольно нарушая привычный образ жизни домочадцев. Чем не современный сюжет XXI-го века? Фабула «трагикомедии» проста и понятна каждому. Стареющий Серебряков (его великолепно играет народный артист Уз Абзал Рафиков) вместе со второй 27-летней супругой-красавицей Еленой Андреевной (светский утончённый образ адекватно передаёт молодая талантливая актриса Диана Дубровина) приезжает на время в своё «родовое гнездо», унаследованное Софьей Александровной (Соней), его дочерью от первого брака. Внезапное вторжение нежданных гостей и их затянувшееся присутствие в доме терпеливо переносят его хозяева - их обедневшие и почти разорившиеся родственники и немногочисленные друзья патриархального семейства. Каждый из них представляет собой и выражает особый внутренний мир, вместивший бесконечность вселенной. Занавес открывается. В экспозиции: Сад. Видна часть дома с террасой. На аллее под старым тополем стол, сервированный для чая. Скамьи, стулья; на одной из скамей лежит гитара. Недалеко от стола качели. Третий час дня. Пасмурно. Марина (сырая, малоподвижная старушка, сидит у самовара, вяжет чулок) и Астров (ходит возле). Марина (наливает стакан): « Кушай, батюшка». Астров (нехотя принимает стакан): «Что-то не хочется». Марина: «Может, водочки выпьешь?» Астров: «Нет. Я не каждый день водку пью. К тому же душно». С первых минут нас захватывает чеховская камерная сокровенная интонация действия по системе Станиславского, в которой живут герои пьесы. Зрителей проникает дачная декорация, где на первом плане и дымящий русский самовар, и деревянная кадушка с дождевой водой. В открытые занавешенные окна сперва проникает скупой солнечный дневной свет. К ночи его сменяют гулкие раскаты грома и брызги дождя, внезапно обновляющие природу и размеренную жизнь обитателей усадьбы. В конце спектакля мы слышим за окнами стрекот сверчков и звон бубенцов удаляющегося экипажа с действующими героями. Самый яркий в этом ансамбле «живой» психотипаж - шурин профессора - Иван Петрович Войницкий. Его артистично легко и правдоподобно играет Иван Ненашев. В этом образе каждый жест просвечен внутренним взглядом, претворён мыслью, проникнут чувством, воссоздан художественным воображением и точной чеховской интонацией, без чего сценический образ мёртв, как бы вовсе не существует для зрителей. По-своему интересна, своеобразна некрасивая и поэтому несчастная дочь от первого брака Софья Александровна – Соня. Актриса Эльвина Хадаева не боится выглядеть бледно на фоне приезжей красавицы, потому что знает, что она должна покорить зрителей своим внутренним душевным светом и теплотой – и ей это легко удаётся. Мать покойной первой жены профессора – вдова тайного советника - Мария Васильевна Войницкая. Заслуженная артистка Уз Ольга Овчинникова «попадает в яблочко», скупыми выразительными средствами слепив полноценный образ важной, статной, немногословной горделивой светской дамы: она не позволяет себе присвоить ни одной лишней вычурной краски. Старинный друг семейства – скромный, пьющий, но самоотверженный уездный врач Михаил Львович Астров. Талантливому актёру Сергею Архипову, на мой взгляд, до конца не хватило в сценическом перевоплощении как раз чеховской сокровенной интонации его персонажа. Это, пожалуй, по своему идейному значению главный герой в спектакле, возможно, прототип самого А.П. Чехова. Нельзя требовать от премьерной постановки полного растворения актёров в сценических образах: ещё долго предстоит им работать в поисках единственно верной чеховской интонации. Только тогда их монологи не будут иногда звучать риторично, а манера игры казаться слишком театрально-условной, как в случае с Сергеем Архиповым, особенно в первом действии спектакля. Образ обедневшего помещика-приживалы Ильи Ильича удачно карикатурно воплотил Аскар Урманов и тем самым внёс оживляющую комическую ноту в общую партитуру драмы. Старую няню Марину великолепно сыграла заслуженная артистка Уз Людмила Стоцкая. Актриса сумела на сцене в постоянной занятости домашними хлопотами и нежной заботе о ближних, добродушном голосе, старческой походке, чуть шепелявом говоре правдиво воплотить пушкинский и чеховский в одном лице обобщённый художественный образ Арины Родионовны, старой, доброй, одинаково любящей своих чад , хранительницы очага. Приезд престарелого разочарованного учёного-неудачника с подорванным научным авторитетом и здоровьем неожиданно вносит мнимое оживление в упорядоченный быт обедневших дворян, давно свыкшихся со своей участью прожигания жизни без романтических взлётов и падений и, главное, без осознания бескрылости их собственного существования. Течёт жизнь, и рано или поздно человек начинает, как мы с вами в XXI веке, подводить итоги своей жизни. Чеховские герои в этом спектакле, все без исключения, на наших глазах в ходе замедленного двухчасового развития действия ощущают прошедшую жизнь как некую ценность, которую, каждый по-своему, не сумел использовать. В этот критический момент, чем полноценнее человек осознаёт «утраченные иллюзии» - жизнь, прожитую зря, тем острее он переживает разрыв со своей нереализованной мечтой и надеждами. Каждый персонаж пьесы по-разному выражает это противоречие между идеалом и реальностью. У профессора Серебрякова постоянные приступы подагры. В имение Серебряковых вызывают знакомого доктора Михаила Львовича Астрова. Астров, поражённый красотой Елены Андреевны, предлагает полушутя и полусерьёзно неприступной красавице тайно закрутить с ним роман. Соня через Елену признаётся в любви Астрову и не получает ответной взаимности на своё чувство. Дядя Ваня завидует профессору во всем и не признает его учености, хотя все прошедшие годы боготворил его. Серебряков на семейном совете предлагает продать родовую усадьбу и купить вместо неё маленькую дачу. Назревает бунт прежнего слабовольного человека – Войницкого (дяди Вани). Он в сердцах с закрытыми глазами стреляет в Серебрякова дважды из пистолета, но, к счастью, промахивается. Войницкий в этот кульминационный момент понимает, что его жизнь в тяжких трудах прошла зря: «Не сотвори себе кумира». Серебряков, не найдя поддержки у родных, тотчас отказывается от своего коммерческого проекта, и решает молниеносно, подальше от греха, съехать с усадьбы в город. По ходу пьесы герои, причём на грани фарса, бурно выясняют отношения между собой и, в конце концов, примиряются со своей привычной размеренной жизнью и самими собой. Они успокаиваются, как матросы после штормовой качки на корабле, как только гостившие «молодожёны» торжественно отъезжают восвояси – в большой город, где их ожидает привычная для них светская жизнь, отличная от деревенской, с её особым патриархальным укладом. Серебряков, покидая усадьбу, обращается к залу с феноменальной фразой о том, что «Надо господа, дело делать! Надо дело делать!» Таким образом, спектакль достигает кульминации во втором динамичном действии, когда чеховские милые герои стоят перед выбором – или отказаться от жизни вообще, или найти в себе мужество проживать ту жизнь, которая дарована тебе Богом, судьбой и которую ты в какой-то мере осуществлял и осуществляешь сам, силой своей личности. Драматургия спектакля все время строится на перекличке большого и малого, бытийного и бытового и даже комичного, что делает его живым и по-человечески понятным. Итог пьесы: мечта останется мечтой — жизнь персонажей «следует своим собственным законам», как наша с вами жизнь. И это нас роднит с чеховскими героями и вызывает сопереживание с ними. В спектакле велика роль чеховских «микросюжетов». Эти маленькие миры много отражают из того, что творится за авансценой «на большой земле» рубежа XIX-XX веков в чеховском сюжете. Астров рассказывает о своих неудачах и поражениях в его врачебной практике на износе человеческих сил. Войницкий (дядя Ваня) скорбит о том, что он мог бы быть Достоевским или Шопенгауром, если бы не постоянная нужда и необходимость зарабатывать средства на учёбу и славу несостоявшейся научной карьеры отставного профессора Серебрякова. За круговоротом крупных несвершений, мелких неудач, драм, потрясений — как бы уходящий в перспективу, как в самой декорации из голых деревянных опор на заднем плане, частокол мелких несостыковок, неутоленных ожиданий, диссонансов во взаимопонимании близких людей. В этом одна из важных особенностей структуры сюжета, причем, характерная для всей чеховской драматургии – «Чайки», «Вишнёвого сада», «Трёх сестёр», «Дяди Вани». И все-таки финал пьесы не безнадежен. Его герои утратили многие иллюзии, но не потеряли веры в будущее, благодаря их внутреннему нравственному стержню. В финале спектакля после отъезда уехавших гостей наступает затяжная пауза. Иван Петрович Войницкий (дядя Ваня), много лет присматривавший за усадьбой и худо ли бедно ведущий все хозяйство, его племянница и помощница, некрасивая, но очень искренняя, жалостливая и обаятельная Соня, раскладывают на столе запылённые амбарные книги. Войницкий под нос себе монотонно считает на старинных деревянных счетах и записывает: «Итого... пятнадцать... двадцать пять...». На внезапную реплику дяди Вани: «Дитя мое, как мне тяжело! О, если б ты знала, как мне тяжело!» - Соня коротко отвечает: «Что же делать, надо жить!» И дальше, бросая на пол амбарные книги, не произносит, а истово выкрикивает свой знаменитый монолог: - Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой -- и отдохнем. Я верую, дядя, я верую горячо, страстно... (Становится перед ним на колени и кладет голову на его руки; утомленным голосом.) Мы отдохнем! Здесь следует важная писательская ремарка: Телегин тихо играет на гитаре. Впрочем, в спектакле периодически и ненавязчиво звучит рефреном фонограмма: незнакомый вальсовый мотив на три четверти такта в минорной тональности. На эту музыку органично ложатся заключительные слова монолога Сони, которые ещё долго будут помнить зрители: - Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую... (Вытирает ему платком слезы.) бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь... (Сквозь слезы.) Ты не знал в своей жизни радостей, но погоди, дядя Ваня, погоди... Мы отдохнем... (Обнимает его.) Мы отдохнем! В конце драмы – выразительная мизансцена: стучит сторож. Телегин тихо наигрывает; Мария Васильевна пишет на полях брошюры; Марина вяжет чулок. - Мы отдохнем! - занавес медленно опускается. «Смертельно больной доктор и писатель А.П. Чехов, - считает Владимир Шапиро, - очень хорошо знал эту коллизию – мечты и реальной жизни – и с удивительной нежностью и отчаянной беспощадностью анализировал её. Всё это делает пьесы Чехова и красивейшую из них – «Дядя Ваня» - простой, но вечной мелодией на простые и вечные темы». В эти весенние дни она с осенней грустью прозвучала в Ташкенте, может быть, для того, чтобы зрители с новой силой, как знакомые нам со школьного детства чеховские герои, ощутили несокрушимую веру в будущее и самих себя, несмотря ни на какие жизненные перипетии, подстерегающие нас на каждом шагу. Гуарик Багдасаровой
|
|